Из холла он вышел, бодро раскачиваясь. Мордовороты, сидящие у двери под цифрой шесть, оценили уверенную матросскую походку и с улыбками переглянулись.

Не успела закрыться дверь отделения, чуть не прищемившая профессорский халат, как в другом конце коридора показалась санитарка. Штатная уборщица больницы Ираида Павловна пребывала в злобно-воинственном настроении. Зрелище самозванки, нагло моющей чужие рабочие площади, его не улучшило. Нет зверя страшней невыспавшейся женщины. Увидев в посторонних руках свой, почти родной инвентарь, санитарка рассвирепела. Много слов существует, хороших и разных. Хороших на ум не пришло, а разным стало так тесно, что они застряли в горле, стремясь наружу всей толпой. Наконец нечеловеческий вибрирующий звук вырвался-таки на просторы отделения:

— Уй-ля!.. — и, не успев набрать громкость, перешел в хрип.

Внезапно грянула тьма! Оперативно нырнувший в подвал профессор дернул рубильник. Больница, и так ничем особо не сиявшая, потухла совсем. От неожиданности санитарка села на пол. Всплески ярости и раньше приводили к потемнению в глазах. Но теперь она ослепла совсем. В ужасе уборщица подтянула поближе выпавшую из рук тряпку и замерла.

Охрана Паука среагировала быстро. Для измотанных, невыспавшихся людей это был рекорд. Они успели очнуться, подумать, подняться со стульев, потереть глаза, охлопать карманы, найти зажигалку и даже пару раз чиркнуть, добывая огонь. Правда, легендарная «Zippo» не заполыхала. Отечественный семьдесят шестой бензин в легенду никоим образом не входил. И уж, во всяком случае, не желал сиять обещанным вечным огнем. В конце концов из жалкой искорки все же загорелось жиденькое пламечко. В роли Прометея выступил бугай с прилизанными волосами. И тут, несмотря на скудное освещение, он увидел много нового и неожиданного...

В отличие от мордоворотов, Хана была готова к наступлению полного мрака и действовала быстро. Она успела вплотную подойти к охране и занести над головой ведро. В неверном желтоватом свете перед оцепеневшими телохранителями неожиданно возникло жутковато улыбающееся лицо. Из-под помятого белого колпака леденяще-озорным огоньком сверкнули глаза. В полумраке разнесся цепенящий звук, выползающий из сложенных трубочкой губ со следами перламутровой помады:

— Ч-ч-ч-ч...

Ведро глухо шмякнуло и оказалось на голове одного из мордоворотов. Сделав шаг в сторону, зловещая старуха схватила освободившийся стул. Не переставая издавать шипение, она с размаху врезала им по цинковому колпаку с кроваво-красной надписью «ХО». Раздалось глухое: «Бум!» — и обмякшее большое тело осело на пол без признаков жизни. Усиливая нереальность происходящего, страшная бабуля игриво подмигнула замершему бугаю с зажигалкой. Тот стоял, продолжая светить другим, но «спалился» сам. Нагревшаяся железная « Zippo» жгла руку. Квадратная челюсть от изумления отвалилась, упав на грудь. Прекратив шипеть, Хана таинственно произнесла, выпуская из рук стул:

— Грубое нарушение инструкции! Отсутствие резервного источника света на посту — раз!

Морщинистый палец с безупречным маникюром совершил назидательное круговое движение и вдруг резко воткнулся телохранителю в глазницу. Взвыв от неожиданной вспышки ослепляющей боли, тот схватился обеими руками за глаз. Тут же острое колено Ханы с силой врезалось ему в пах.

— Недостаток бдительности на дежурстве — два! — ворчливо сказала она недовольным шепотом.

После этого все тот же стул звучно врубился в затылок согнутого пополам охранника. Ветхий предмет больничной меблировки не выдержал драматизма ситуации и распался. Число тел, лежащих на полу, удвоилось.

— Что люди, что мебель, — грустно заметила женщина, — рухлядь...

Упавшая зажигалка продолжала разгонять мрак в радиусе нескольких метров. Наступило время уборки. Она принесла еще один стул, В мгновение ока оба тела заняли прежние места. С той лишь разницей, что их позы теперь дышали покоем. Ведро, швабра и деревянные обломки были засунуты в заветную палату номер шесть. Следом туда вошла и сама Виктория Борисовна, на всякий случай вернувшая себе образ и черты, присущие настоящей уборщице.

Впрочем, это оказалось излишним. Ее встретил густой вибрирующий храп. В темноте она чуть сместилась в сторону, чтобы не зацепить заброшенных внутрь предметов, и тотчас наткнулась на ручку каталки. Инстинктивно выставив вперед руки, Хана уперлась во что-то круглое и плотное.

— Гипс! — удовлетворенно шепнула она после тщательного ощупывания.

Правда, на гладкой поверхности временами попадались непонятные ямы и вмятины. «Поношенный!» — пронеслась в голове тревожная мысль. Пришлось для контроля осторожно потянуть на себя простыню. Одновременно Виктория Борисовна переместилась ближе к изголовью.

— Негр! — легкий вздох облегчения пролетел по палате.

На подушке, испуская храп и пузыри, почивала курчавая голова Тампука. С умилением она провела ладонью по черным волосам. На душе вдруг стало спокойно и радостно. Снедавший сердце лихорадочный огонь тоски и тревоги начал затухать. Но на сантименты были отведены лишь доли секунды. Взявшись за ручки каталки, Виктория Борисовна снова стала резкой, опасной и безжалостной Ханой.

Ровно в шесть тридцать лязгнул засов. Створки двери под табличкой «Выдача трупов» распахнулись, и в метель выехала каталка. В целях конспирации Тампук был с головой накрыт простыней. Сразу после выезда из палаты, словно почувствовав важность момента, он перестал храпеть. Не исключено, впрочем, что свою роль сыграл и уголок подушки, заботливо заткнутый ему в рот. Как бы то ни было, а возле машины «скорой помощи» они оказались без приключений и точно в срок.

Привлеченный шумом и движением Семеныч тихо охнул, угадав на каталке под простынею очертания человеческого тела, и выдавил:

— Жопа...

Димон резко дернулся, поворачивая голову. Неистребимая любовь к зеленоватым хрустящим бумажкам придала ему храбрости.

— Не бзди, Семеныч! За живых меньше платят! — произнес героический фельдшер, на ватных ногах выбираясь из машины.

Печальный груз уже стоял возле задней дверцы готовый к отправке.

— Профессор здесь? — громко спросила Хана.

— Не приходил, — отозвался Димон, с опаской присматриваясь к лежащему на каталке телу.

Пушистый снег уже припорошил простыню. Казалось, природа укутывает свое дитя, под вой ветра начиная прощальную тризну.

С другой стороны подошел Семеныч, тоже не похожий на жизнерадостного оптимиста. Бодрясь, фельдшер похлопал по верху каталки, вздымая белое облако. Ладонь попала точно на загипсованную ногу. Звук получился чужим и жутко неприятным.

— Окоченел, — по возможности невозмутимо констатировал Димон.

— Знамо, не Африка! — ответила Виктория Борисовна. — Давай загружать.

Будучи сыном своего времени и пользуясь моментом, фельдшер собрался было поторговаться, дабы получить компенсацию за их общий с Семенычем стресс.

Начал он с тонкого намека;

— То есть как бы — не просто больной, а сильно? — Димон хотел еще раз похлопать по телу, но как-то не решился. Вместо этого он просто ткнул пальцем в сторону каталки.

— Перелом ноги, плюс ножевое ранение в живот, — перечислила Хана последние вехи жизни похищаемого, надеясь ускорить процесс загрузки.

Взгляд ее упал на зеленоватое лицо Семеныча. В глаза, нос и уши водилы залетали снежинки, но стоял он молча и монументально, как кремлевский курсант у Мавзолея. Лишь нижняя челюсть подрагивала под усами да в глазах плескались страх пополам с мольбой.

— Да, с таким диагнозом недолго мучаются, — ушлый фельдшер ловко гнул свою линию.

Он мысленно аплодировал Семенычу, одним своим видом поднимавшему размер моральных издержек бригады баксов на восемьдесят.

Войдя в образ, Димон говорил глубоким, проникновенным голосом. В тон вьюге и печали момента. Очередной порыв ветра отогнул край простыни, швырнув в тихо сопящие ноздри Мананги горсть снега. Сработал рефлекс, и негр чихнул. Не открывая глаз и совершенно ничего не соображая, он сел, нашаривая одеяло, чтобы укрыться от холода. При виде внезапно поднявшегося черного трупа Семеныч перестал подрагивать челюстью, а мольба и страх во взгляде сменились выражением отрешенного покоя.